История
сия произошла, скорее всего, в далёких 1974-75 годах. Некоторые детали
и подробности уже утеряны моим дряхлеющим мозгом, поэтому, прошу меня
великодушно простить и понять. Как вы все помните, в нашей школе была
теплица, где учителя прививали нам, балбесам, любовь к земле и,
соответственно, через неё - к родине. Там постоянно кто-то копался, рыл
ямы (однажды, Сергей Дубинин выкопал метровую ямищу под посадку
клубники и потом долго спорил со всеми, что, мол, чем глубже, тем
крупнее и слаще), прокладывал шурфы, рассаживал, пересаживал, поливал и
обрезал, вникал в секреты фотосинтеза и осознавал разницу между
тычинкой и пестиком. А по ночам бедных пупилов мучили кошмары - так в
чём же разница между плодоножкой и плодожоркой ? Иногда, территория
теплицы использовалась для исполнения ритуальных обрядов - похороны
любимой tanzenmaus с обязательным возложением венков из ромашек.
Номенклатура высаживаемых растений была достаточно широка - от
банальных цветочков до плодово-ягодных и овощных культур. Отложилось в
памяти как наша техничка сажала в уголочке картошку, привезённую аж из
Союза со своего огорода - мол, тянет покушать на чужбине свою,
рассыпчатую... Про судьбу высаженной расейской картошки, к сожалению,
не знаю, но, чувствую, что была она сьедена, рассыпчатая, с селёдочкой
и под "Lunikoff"... Меня же туда тянуло совершенно по другим
причинам. Первая заключалась в отлове червяков, коих там было как
китайцев в Шанхае и в последующем пугании шевелящимися гадами наших
девчонок. Из особо пугаемых была Танюшка Зверкова (я её звал ЗверЬкова)
- она так искренне визжала, что этот визг я воспринимал как ангельское
пение и мне хотелось его слушать всё больше и больше с каждым
последующим учебным днём. Но и Зверькова была не лыком шита - в ответ
на мои выходки она ТАК больно щипалась за бок с каким-то садистским
вывертом, что слёзы текли по моим неопушившимся юношеским щекам.
Танюшка, ты где ? Из разряда особо пугаемых могу выделить, также, Риту
Некрасову и Свету Кучерявенко. Последняя, правда, больше всего и до
смерти боялась маленьких животных с хвостиками. Второй причиной, по
которой меня прямо примагничивало к этой постройке, было таскание
(назовём вещи своими именами - воровство, мелкая кража) продуктов
труда, выращенных чужими руками с последующим их употреблением в пищу.
Линейка поедаемых продуктов строго зависела от сезонности, но мне,
почему-то, больше импонировала морковь. Карандашная тонкость и
немытость, какой-то особенный вкус и хрусткость сводили меня с ума.
Особой жадобой я не был и, поэтому, охотно делился добычей с
соплеменниками (зачёркнуто) одноклассниками, которые поедали иа с
особым удовольствием и не вдаваясь в подробности её происхождения.
Как-то раз, натырив штук семь морковин я, поел сам, поделился с
алчущими а, в частности, предложил одну карандашину Виктору Анохину.
Витя долго, строго и внимательно смотрел на меня, а потом, гордо так,
произнёс фразу, которую я запомнил на всю свою оставшуюся жизнь :"
Андрей ! Я ворованную морковь не ем !". Оставшийся овощь был быстро
доеден, огрызок попки с остатками зелёненькой ботвы был запулен то ли в
Таратуту, то ли в Семёнову. Урок литературы начался... P.S. Вкус той, вюнсдорфской моркови, морковки моего детства я помню до сих пор.
